Он вышел из лифта на нужном этаже, не думал, что так просто будет пройти пост охраны (все-таки Баракзаев жил в элитной многоэтажке, но гостя никто даже не остановил). Баракзаев выглядел еще бледнее, чем обычно. В глаза бросались его волосы, забраные назад, высохшие острые скулы. Вадим вдруг понял, что этот человек смертельно устал.

Да, это был старый утомленный человек, раненый зверь. Его имя наводило страх и стало легендой, но теперь Баракзаев выглядел призраком из собственного прошлого, собственной тенью, и это было ужасное превращение.

При его появлении Баракзаев распахнул дверь.

— Входите. Я ждал вас.

Вадим решительно переступил порог.

— Где она? — его голос дрогнул.

— Потом. Нам надо поговорить.

— Она в безопасности?

— Вы это серьезно?!

Квартира Баракзаева (огромные, на весь этаж покои) поражала роскошью, но Вадиму было сейчас не до этого.

В холле бил хрустальный фонтан. Он должен был дарить ощущение расслабленности и прохлады, но вместо этого звук текущей воды внушал невыносимое чувство печали.

— Где ваша охрана? — спросил Вадим.

— Отпустил… Я знал, что вы придете. Я жду вас уже двое суток. Думал, вы догадаетесь раньше.

— Я только вчера узнал…

— Знаю, — Баракзаев снова перебил Вадима, но не от хамства, а от усталости. — Мне Мерцалов вчера звонил.

— Редкостный шкурник, — Вадим хмыкнул. — Зачем вы купили эту картину? Для нее?

— А как вы думаете? — в голосе Баракзаева звучала глубокая печаль.

— В наказание, — возразил Вадим. — Вы купили эту картину, чтобы наказать себя. — И, немного подумав, добавил: — Мне очень жаль!

Баракзаев провел гостя в кабинет, отделанный кожей, деревом и позолотой. Здесь была приятная полутень, которая сглаживала острые черты лица хозяина и скрывала невыносимую печаль в его глазах. В этом кабинете Самир Баракзаев казался тенью. Вадиму вдруг подумалось, что этот человек столько времени прожил в царстве теней, что вполне мог сойти с ума.

— Зеленый цвет, — сказал Вадим. — Я догадался по рисункам, когда увидел картину. Картина Якова Мерцалова. Ее рисунки. Драгоценные воспоминания.

— Она любила эту лужайку перед домом, — кивнул Баракзаев, — зеленую лужайку. До того момента, пока зеленый цвет не стал для нее адом.

Баракзаев усадил гостя в кожаное кресло и, не спрашивая, налил виски, пододвинул стакан. Это было кстати. Вадим выпил обжигающую жидкость залпом.

— Мы поговорим, — сказал Баракзаев, уставясь куда-то в стену, — мы поговорим, а потом вы позвоните своему другу Артему Ситникову. Я дам официальные показания.

— Что же вы делаете! — Вадим всплеснул руками. — Зачем?! Может, лучше увезти ее, спрятать?!

— Замолчите! Я не собираюсь никого никому отдавать. Я сделаю то, что должен сделать. Я виноват.

— В чем?

— Я расскажу вам все.

— Назовите ее имя.

— Евгения. Это ее настоящее имя.

— Евгения Мерцалова, — уточнил Вадим, и Самир Баракзаев кивнул. — Тогда почему она называла себя Джин?

— Я не знаю, — сказал Баракзаев, — она не пила, когда была моей женой… Да, а как вы догадались, что она была моей женой?

— По ее рисунку и по вашей реакции на рисунок, — ответил Вадим.

— Все верно, — Баракзаев кивнул. — А знаете, зачем я приходил к вам? Узнать, не нашел ли ваш друг Ситников мою жену. Я ведь знаю историю ее семьи. И знаю, чем она больна. Но потом… потом я нашел ее сам.

— Вы искали Джин, потому что ей принадлежит дом в Покровском переулке? — прямо спросил Вадим.

— Дом принадлежит мне, — Баракзаев печально покачал головой. — Она передала его мне в наши лучшие годы: она не могла о нем даже говорить. Я не знаю, зачем она вернулась туда.

— У нее был выбор, — сказал Вадим. — Она могла пройти мимо — или войти в свою красную комнату. И она сделала свой выбор.

— Я виноват, — Баракзаев отвел глаза. — Я знал, что она больна, но думал, что это пройдет.

— Вы знали, на ком женились?

— Конечно, знал. Мне было даже интересно. Экзотика! Я ведь женился без особой любви. Большую роль сыграло то, что Евгения была потомком Кровавой Графини. Мне было интересно. И я потом очень плохо относился к жене.

— Евгения Устинова — Кровавая Графиня. София Устинова — дочь Кровавой Графини, — начал перечислять Вадим. — Вы поправьте меня, если что-то не так: я хочу разобраться. Яков Мерцалов — отец двоих детей Софии. Анастасия Мерцалова убита матерью. Мария Мерцалова попала в детский дом. Мария Мерцалова и была бабушкой Джин. Евгения Мерцалова была родной внучкой Марии. После смерти своей матери она унаследовала дом в Покровском переулке. И вышла за вас замуж.

— Все верно, — кивнул Баракзаев. — К Джин по наследству перешло психическое заболевание, оно передается только по женской линии. Вот ее и тянуло в старый дом.

— Что ускорило болезнь? — спросил Вадим, хотя и так знал ответ.

— Смерть сына, — отвел глаза Баракзаев, — нашего сына.

— Джин убила его?

— Нет. Это был несчастный случай. Но он… Давайте я попробую объяснить. Я души не чаял в мальчишке! Он был моим сердцем. И я совсем не любил его мать. У Евгении был сложный характер. Я не понимал ее. Почти сразу после свадьбы мы начали ссориться. Я думал, что рождение ребенка сгладит острые углы, но все стало только хуже. Я плохо обращался с ней. Откровенно изменял. Бил. Мне хотелось растоптать ее, уничтожить, унизить. Потому что она была выше меня… Понимаете, она сильно страдала. Я знал, что она страдает, и это доставляло мне удовольствие. Сын был ее единственной отдушиной. Она жила ради него. А потом…

Баракзаев сделал паузу, и эта пауза была страшнее самого громкого крика.

— Никто его не убивал, — голос Баракзаева дрожал, — он просто заигрался. Окно было открыто. Шестой этаж. Лето. Он вылез на подоконник. Няня не доглядела, и он сам выпал из окна, на ту самую зеленую лужайку перед домом, которую так любила моя жена… После этого Евгения сошла с ума. У нее остро проявились признаки наследственного заболевания. Я хотел поместить ее в клинику, но она сбежала. Я искал ее, но не нашел. А потом прекратил поиски. Мне хотелось думать, что Евгения покончила с собой, умерла. Так было бы лучше для всех.

— Когда вы поняли, что она все-таки жива?

— Вы сами знаете когда…

— И вы ее не остановили? Ничего не сделали?

— А что я должен был сделать? — Баракзаев повысил голос. — Как вы не поймете, что я чувствовал свою вину! Я виноват перед ней! Именно из-за моего скотского отношения к ней Евгения помешалась на ребенке! Мы могли пережить эту трагедию вместе, но так не случилось. И я один был в этом виноват.